Форум » Пограничные государства. » Когда-то в Северных землях » Ответить
Когда-то в Северных землях
Айдж: Коротки северные летние ночи. Нежна и таинственна, белая ночь Чуть дремлет под свист соловьев, Под шорох ветвей, тихий шепот ветров, Лениво струящихся прочь... В серебряном небе теряется свет Далеких тревожащих звезд, И нет ни милей, ни дороже мне нет земли, что любима до слез. (Наталья Зеленина Гаркушина)
Халльдорф: Резкий пронзительный свист застал меня врасплох. Заставил вздрогнуть. Я резко обернулся. Отчаянно свистел Витт. Следом раздался полный ужаса крик кузнечихи. Перед глазами промелькнули жуткие картины. Огромный несущий тур. Испуганные близнецы. Белый, как смерть, кузнец, несущийся наперерез туру Свэрд. «Что он делает???!!» Тур сметет, растопчет и его, и мальчишек. Я выхватил нож – меча при мне не было – и побежал к месту событий, мысленно моля Одина, чтобы успеть, чтобы не дать свершиться непоправимому. Но понял, что не успею….
Свэрд: В три отчаянных прыжка я оказался рядом и изо всех сил толкнул близнецов прочь. Прочь от быка. Прочь от страшной, разъяренной туши. Развернулся, занося меч. В удар я вложил всю силу, но не учел, что меч мог оборвать его жизнь — но не его бег. Меч рассек основание шеи, по пути оцарапав плечо. Удар. Тур грудью сбил меня с ног. Страшные рога скользнули по моему бедру, располосовав штанину. В сапоге сразу захлюпало. Не успев подняться, я перехватил меч обеими руками, ударил снизу, резко, как учил Медьх. Тур коротко проревел и бросился снова. Ярость боя овладевала им безраздельно. Я резко откатился в сторону, но вспоротое бедро лишило меня возможности быстро вскочить. Тур ударил снова. Что-то коротко треснуло, и горячая боль разлилась в боку. В глазах стало сумрачно. День начал стремительно терять краски. Сил хватило откатиться чуть в сторону. Я сжал рукоять меча, готовясь вонзить его в горло тура. Но рука ощутила непривычную легкость клинка, обломавшегося ровно посередине. Так вот что коротко треснуло, так вот что защитило мой бок. Я отчетливо понял, что на сей раз откатиться не успею. Перед глазами закружилось небо, вспыхнули багровым светом облака и настала тьма.
Халльдорф: Ужас ледянил сердце. Сын катался по земле, пытаясь противостоять самой смерти, таящейся под маской ревущего тура. От стремительного бега казалось рвались жилы . «Успеть!! Успеть!! Я должен успеть!!!» - стучало молотом в голове. Вот уже осталось три шага….два шага… шаг. Тур на секунду застыл над лежащим на земле сыном, готовясь ударить вновь. Раздувшиеся ноздри яростно трепетали. Он замер на миг - неистовый и мощный, чьих страшных рогов боятся и волк, и медведь. Миг и ударит ими распластанного на земле Свэрда. Сына!! Я гаркнул так громко, как мог, отвлекая его. Тур успел повернуться ко мне широкой грудью и познавшими битву рогами. У меня хватило бы силы схватить эти рога и опрокинуть быка, но нынче не время было для забавы. Я занес нож, мой верный боевой нож, и ударил. Точно в шею, наискось и чуть вверх, в то место, где пульсирует, бьется жизненная жила. Рогач лишь покачнулся. Медленно опустилась, точно к чему-то принюхиваясь, тяжелая голова. Опал жесткий чуб между рогов. Нехотя улеглась на загривке вздыбленная щетина. Два вздоха и бык рухнул. Окровавленная морда уткнулась мне в сапоги. Пнул черную, злобную морду. Где-то поодаль в два голоса отчаянно ревели близнецы. Ничего. Скоро мать подоспеет. Вытрет носы. — Жив? — спросил я хрипло, наклоняясь к сыну. Нащупал бьющийся живчик. Жив! Подхватив Свэрда на руки, я медленно, чтобы не потревожить раны еще больше, двинулся к дому. - Лекаря сюда! Живо!
Айдж: Весть о случившемся мигом облетала город и застала меня на новом корабле, что готовили к спуску на воду. Я поспешил домой. Свэрд лежал в дружинном доме на разостланном отцовском кожаном плаще, закутанный в теплый мех. Тот не воин, кто не умеет обогреть раненого и позаботиться о его ранах. Ибо каждый воин с детства знал, что врачевать и перевязывать раны не менее почетно, чем наносить… Я увидел склонившегося над внуком вождя. Для Халльдорфа в этот момент во всем мире существовало только лицо сына. Бескровное, с закрытыми глазами. Подоспевший на зов вождя Габи разрезал окровавленные одежды. Невозмутимо осмотрел раны. Его тонкие, легкие пальцы настороженно исследовали раны внука. Я долго наблюдал, как мелькали его ловкие пальцы, унимали кровь, дарили облегчение. В длинных пальцах не чувствовалось силы воины, но явно читалась сила целителя. Горячая, бьющая кровь, как по волшебству, усмирялась, затихала под порхающими пальцами, сворачивалась клубочком и будто засыпала сладким сном. Вот Габи приложил пучок чуть размятой травы к страшной ране. Стянул края. - Ты поставишь его на ноги, Габи? – вырвалось у меня. По всему видно он будет славным воином. - Не в моей власти сделать его воином и даровать божественную силу, но для его ран лекарство найдется. - Пусть принесут молоко и вино, — сказал он затем. Здоровье твоего внука будет для меня желаннейшей из желанных наград. У меня с собой есть редкостный и драгоценный бальзам, именуемый — ассийль, то есть «кровь горы» - благороднейший и безупречный. - В чем драгоценность сего бальсама? – меня терзало любопытство. Я слышал о его существовании всего один раз и не очень доверял говоривщему. Габи осторожно потрогал лоб Свэрда, укутал его потеплее и продолжил. - Я слышал этот сказ, что где-то высоко в горах плачут каменные великаны. Их слезы, затвердевая, образуют драгоценный бальзам - лекарство от всех болезней и недугов человеческих. Редко кто находит эти слезы, но нашедший их становится самым здоровым и сильным человеком. Но это все выдумки – улыбнулся Габи. - Где же тогда правда? – настаивал я. - Правда? А зачем нужна правда-то? - покачал головой лекарь. Истина в том, что ассийль помогает исцелиться. Он не в силах вернуть глаз, потерявшему его в битве воину, и наполнить его божественным светом, не в силах вырастить новую ногу или руку. Это все придумано людьми, ибо человеку свойственно верить в чудо. Легче жить надеждой, чем безнадежностью. Но ассийль помогает одолеть много недугов, затянуть раны, исцелить хвори – остальное воля богов. - Откуда же он берется? Что представляет собой это чудо? – с неподдельным интересом задал я вопрос. - Если так хочешь знать, расскажу – пожав плечами ответил Габи – только нет в этом ни чуда, ни волшбы никакой. Как бы не разочаровать тебя, Айдж. Ну, слушай – в наших краях, далеко на юге земель из высоченных скал, раскаленных жаркими лучами летнего зноя, подобно жидкому экстракту, просачиваются и истекают соки шести видов металлов. Золота, серебро и железо тебе знакомы. Возможно ты слышал о меди, олове и свинце. Просачиваются они и истекают по разломам скал, образуя натечник - кровь горы. Мы называем их еще «дитя солнца и неба». Нашедший кровь горы может стать очень богатым человеком, но найти непросто. Габи вынул крохотный стеклянный пузырь с темным и тягучим, как смола, веществом. Снял крышку и зачерпнул костяной ложечкой драгоценный черный бальзам…Разболтал в молоке напополам с вином. Свэрд через силу выпил, не спрашивая, и неведомое зелье сморило его быстро и мягко. Через время испарина на лбу пропала, щеки внуки порозовели, он задышал спокойно и глубоко. Габи осторожно откинул теплый мех, снял наложенную траву и еще раз внимательно осмотрел раны. Края страшной раны уже не были зловеще багровыми. Кровь унялась. Осторожно, стараясь не потревожить спящего мальчика, Габи смазал ассийлем самый край раны и перевязал. Укутал внука и устроился рядом на лавке, по обычаю поджав под себя ноги. - Не волнуйся, я посижу с ним, - сказал лекарь. Достал неразлучную тетрадь, железное писало, и быстрые строчки полетели птицами по пергаменту.
Уна: До Уны весть о случившемся долетела не так скоро . Прознав о беде с сыном вождя, Уна опрометью бросилась к дружинному дому. Бедного парня совсем не было видно под одеялом, похоже он мог только лежать да и то с трудом. Было чего испугаться: он даже не огрызнулся, когда Уна подсела рядом и погладила его по буйной голове, одолеваемая извечным женским стремлением утешить страдания. А потом Уна помогала Габи с перевязками. А еще тешила басенками маленькую сестренку Свэрда, не отходящую от него ни на шаг. Только ближе к ночи удалось отправить Игрис спать, пообещав, что Уна и Габи присмотрят за больным. На утро Свэрд открыл глаза и стал озираться. Уна пригляделась: глаза как будто чуть прояснились. Или ей так показалось. Свэрд провёл языком по губам. Уна склонилась ближе к нему : – Пить хочешь? А может, поешь?
Свэрд: Я не чувствовал как отец нес меня. Тьма перед глазами немного разошлась, когда меня опустил на скамью. Мне было холодно в натопленной избе. Сквозь мрак чувствовал, как меня уложили и закутали потеплее, и я медленно погрузился в какую-то полутьму. Ее, словно дымную тучу, пронизывали языки кусавшегося огня. Они больно впивались в бок и в бедро. Я же вздрагивал под одеялом, закусывая губы. Но не стонал. Воину не подобает стонать. Но потом облако понемногу рассеялось… Чья-то рука гладила меня по голове, утешая, помогая превозмочь боль… Игрис, подумал я сразу. Однако понял, что ошибся: эта рука была больше и тяжелей. Я приоткрыл глаза. Надо мной сидела Уна. Сидела, подперев щеку, и думала о чем-то своем. И ведь не брат, не отец — чужой отрок лежал перед нею. ЧуднО… Губы шевельнулись… Нo что-либо сказать я не успел. Габи поднес к моим губам чашу — я не споря выпил пахучий отвар и провалился в глубокий, уже настоящий сон… На другой день меня разбудили звука знакомого голоса – Уна что-то обсуждала с Габи. Заметив, что я не сплю , девушка склонилась ко мне: Уна пишет: – Пить хочешь? А может, поешь? ЧуднО все так. Свернулся клубочком, устроил под щёку ладонь и крепко заснул.
Халльдорф: Сын выздоравливал — но нелегко. Начал вставать и пробовать ходить. Никому не позволял себе помогать. Подолгу засматривался на занятия молодшей дружины. То и дело проведать Свэрда прибегали сбежавшие от матери близнецы. Все чаще я замечал рядом с сыном россыпь рыжих локонов Уны. Уна. Свэрд. Что ж весенним ручейкам не прикажешь снова стать снегом, так уж заведено. Я дивился не столько девушке, сколь сыну – оголец и шалопай рядом с ней превращался в статного, крепкого парня с серьезным и уверенным взглядом. «Дай-то Один образумится» хмыкал я в усы. А однажды стылым вечером на пороге дружинного дома появился и сам кузнец. Прошел к ближе огню, вынул принесенный с собою сверток. И можно было заметить, что в рогоже пряталось нечто длинное, острое, тяжелое. Воины с любопытством разглядывали кузнеца. Возле двери мелькнула Игрис и промчалась к брату. «Ишь еще одна вечная защитница» тепло подумалось мне. - Проходи , садись к столу – приветствовал я кузнеца. Все ли спокойно в твоем доме? Едва я обратился к кузнецу с вопросом, как заметил, что Свэрд и Мельх встретились взглядами, и сын смущенно отвел глаза и опустил голову. С чего бы? Надо будет попытать Мельха. Но это после. Сейчас следовало узнать с чем пожаловал в дружинный дом кузнец. Говорить красно кузнец не умел.
Айдж: Халльдорф пишет: - Проходи , садись к столу Низкий голос морехода был отчетливо слышен в самых отдаленных углах. Мельх наполнил чашу пивом и по обычаю, пронеся над огнем, протянул кузнецу. Тот принял её. И заговорил. Как уж мог заговорил, ибо не речами славны кузнецы. — Рад я, что есть у нас в городе смелые молодые воины. Крепче будет стоять Люккхейм, прибыв силой юных! Рубиться на мечах и ходить в море, вы их обучите, а отваги и смелости им уже не занимать. И сын твой, Халльдорф, отважен и не знает страха! Зовешь ты меня, вождь, другом. Хочу и я назвать твоего сына героем… Лица всех присутствующих разом обернулись к Свэрду. Дом разноречиво жужжал. Разглядывали кузнеца. Большинство с простым любопытством.
Свэрд: Лица всех присутствующих разом обернулись к Свэрду. Дом разноречиво жужжал. Разглядывали кузнеца. Большинство с простым любопытством. Я не торопясь поднялся (резво вскакивать еще не позволяла рана) и шагнул ближе. — Спасибо тебе,кузнец. Спасибо за доброе слово и за честь. Но она не про меня. Есть в хирде добрые воины, могучие мужи посеченные в битвах действительно достойные называться героями. Не мне переступать через славу тех, чьих подвигов я не повторил.
Айдж: Внук хотел вернуться на место, но кузнец остановил: — Погоди… Не берешь ты от меня чести, но меч я тебе все же подарю. Он опустил кубок, нагнулся, поднял что-то со скамьи. Мигом упала под ноги рогожа, что-то блеснуло… и в руках кузнеца засветилась благородная нагота клинка. Он подал клинок Свэрду как подобает: рукоятью вперед. Меч был из тех, что делают с великой любовью. Длинный с широким бороздчатым клинком. Плетеная сталь отливала серым атласом, точно шкура ухоженного скакуна.… По крестовине и рукояти разбросан тонкий северный узор.
Свэрд: Рукоять была точно по моей руке, будто кто снял мерку. Возле рукояти, вбитые в металл, проступали охранные руны. Устоять перед подобным подарком было невозможно. Вздох восхищения пронесся по длинному дому. Я бережно, двумя руками принял драгоценный меч, поблагодарил кузнеца за столь ценный дар. Посмотрел на Мельха, повернулся к отцу и сказал, глядя в глаза: — Пусть этот меч переломится у меня в руке, если я буду плохим воином! Повернулся к Мельху. — Попробуй, наставник. Тебе честь.
Айдж: Мельх с интересом взял клинок. Провел ногтем по длинному лезвию, пару раз взмахнул им для знакомства. — Давай же, Мельх! – не выдержал я. Что говорить про молодежь, когда даже меня, старого, одолевало любопытство. — Кольчугу! — разом рявкнуло несколько голосов. — Кольчугу сюда!.. Босоногий мальчишка кинулся во двор и вернулся с березовым чурбаком. Принесли дырявую старую кольчугу, сложили вдвое, бросили на чурбак. Молниеносно Мельх ушел в замах и обрушил меч перед собой. С железным шумом потекла разрубленная кольчуга на пол. Чурбак брызнул на две стороны, больно ушибив чье-то колено. Воины стали вскакивать с мест, подходить поближе. Мед и ячменное пиво выплескивались на пол. - А ну со мной, Мельх! Чей лучше! – прорычал кормчий Олаф. Вынул меч и показал на лезвии прославленное рейнское клеймо. Воины отступили в стороны — шутка ли, два таких бойца, Олаф и Мельх! Меч в руках Мельха свистнул в коротком сильном размахе. Нестерпимо отдался в бревенчатых стенах звенящий удар. Вихрем обрушились друг на друга боевые клинки. Снова разодрал уши пронзительный звон. И на пол рухнули осколки меча чужеземного. В руках у Олафа остался обрубок не больше ладони длиной. Одной грудью ахнули воины. Стали смотреть меч Свэрда. Он блестел как ни в чем не бывало. Мельх улыбнулся Свэрду, отдавая клинок. - Служи верно! Бейся честно. Такой меч опозорить грех! Воины поочередно подходили к внуку, одобрительно хлопали по плечу , благо плечо в неравной схватке с туром ( ) не пострадало, советовали чаще упражняться с таким подарком дабы не заржавел. Краем глаза я подметил как неотрывно смотрела на внука юная Уна. Да и его взгляд на девушку не был лишен теплоты и еще чего-то нового, тревожного и манящего. Нда. Юность и любовь не разделимы. Любовь– самое прекрасное чувство на земле, которое толкает людей на невероятные подвиги, делает нас счастливыми и уязвимыми, бесстрашными и ранимыми. Легкая недосказанность пробуждает воображение, ожидание больше волнует, чем само действие. Предчувствие обостряет восприятие .. в этом вся суть.
Халльдорф: - А ну со мной, Мельх! Чей лучше! – прорычал кормчий Олаф. Мне оставалось усесться на скамью, положить ногу на ногу, отхлебнуть меда и усмехнуться: — Что делаем, храбрые воины ? Услышат во дворе, подумают, сошлись в битве ! Но раззадорившихся воинов охватило веселье. Снова разодрал уши пронзительный звон. И на пол рухнули осколки меча чужеземного. Я повернулся к скромно стоящему в сторонке Габи. Тот довольно улыбался, глядя на забаву свирепых воинов, и подмигивал кузнецу. - Благодарю тебя, Габи, что поделился секретами юга и тебя, кузнец, благодарю, что сумел сотворить такое чудо. Кивнул Габи: — Оставайся у нас жить. Мой дом просторный, места хватит. Обидит кто — только скажи. А девка красная приглянется, и оженим.
Айдж: Ох, неспроста кузнец подарил меч Свэрду. Наступали в Северных землях времена неспокойные. Находников принесло с восхода. Соседние земли просили помощи и защиты. Халльдорфу, Эрлингу и другим могучим хирдманам приходилось несладко. Спешили на подмогу то к одним соседям, то к другим. На этот раз без дела не осталась и молодшая дружина. Бились мальчишки отчаянно, со всей яростью юности. Тяжкие времена настали. Сколько племен, лишь понаслышке знавших друг друга, сходились в битвах! Чтобы жить им всем вместе на просторной земле в мире и покое, сражались с находниками не жалея ни себя, ни врага. Сила, собранная на помощь одерживала победу, но победа та давалась страшной ценой. Сколь многие пали в толкотне, измученные ранами! Сколь многих поразили случайные стрелы, зарубили тяжелые мечи. До предела разгорался костер, в который с обеих сторон было брошено немалое количество дров. Послушная сталь с треском крушила дерево щитов. Рассекала кольчуги. Страшно рубились Халльдорф и Эрлинг. Не оступятся ноги, привыкшие к скользкой палубе драккара. Не ошибутся глаза, привыкшие высматривать в море вражеские паруса. И умирал всякий подходивший к ним близко. Ибо недолго живет мелкая пташка, заглянувшая в глаза орла. А рядом вождем яростно сражался мальчишка Свэрд. Хотя уже и не мальчишка… Воин! Но норны прядут свои нити, не спросив нас. Херсир безошибочно подгадал тот краткий миг, когда Халльдорф вскидывал руку с мечом, прикрывая щитом раненного воина. И ударил. Без промаха, с разбегу, вложив в этот удар всю силу рук, все свое искусство бойца! Ударил и сам едва устоял на ногах. Халльдорф на мгновение замер. А потом медленно, точно в дурном сне, начал поворачиваться к врагу лицом, из последних сил поднимая свой грозный меч. Багровое пятно расползалось у него на боку. А потом день померк в его глазах. И навалилась тьма. Халльгрим не видел, как и откуда возник над ним Свэрд. Как встал спиной к спине с сыном вождя верный Бреон, не подпуская врагов. И как потом красавец воин вскинул руки к лицу и упал, и Свэрд остался один. И рубился, плача от ярости, один против многих, пока мечи подоспевших хирдманов Эрлинга не разогнали наседавших находников … Никто не оставался без дел. Жена вождя- красавица Ирри - да Уна разрезали окровавленные одежды, ловко расстегивали иссеченные брони воинов , омывали раны. И многим виделись в изумрудных глазах Ирри ласковые глаза матери, оставшейся так далеко! А когда бились не на море, раз за разом уходили они вместе с другими женщинами в еще гремевшее поле и возвращались , неся и ведя обессилевших. И горе врагу, что попадался им живым… Молча, не поднимая глаз, трудился над страшными ранами Габи. Бегущая кровь сама собой унималась под его чуткими пальцами. И не было счета поверженным врагам, Утихнет отзвук былой битвы, уступит медленной ржавчине закаленная сталь, рассыплется в прах благородно сверкающее серебро… И останется нетленным только одно. Свобода родной земли. Да слава. Добрая или худая. Смотря что сумеешь посеять в памяти тех, кто тебя знал. А вымрут, кому следовало бы помнить, — останется след, начертанный тобой на теле земли. И кто-нибудь засеет хлебное поле, которое ты расчистил от бурелома и камней. Но воину кажется самым достойным, если далекий внук взглянет на найденный обрывок пробитой кольчуги — и поймет, что пра-пра-прадед умер, не отступив. Но всем битвам суждено закончиться… Оставшимся суждено хоронить павших друзей. На боевом драккаре отправлялись в Вальхаллу погибшие воины. Бреон покоился на носу, как это приличествует храбрым. Павший от удара вражеского меча старый верный кормщик — у руля, и никто не сказал бы, что его место было менее почетно! Погребальный корабль поджег израненный Мельх. С берега было хорошо видно, как пламя тронуло парус, как выросла у носового дракона клубящаяся дымная грива… Сухое дерево трескалось, и по резной морде чудовища одна за другой скатывались горящие смоляные слезы. Подпертый плечом сына, Халльдорф стоял на берегу и глядел на далекий костер, медленно плывший между небом и водой. Тот плывущий костер уносил дорогих сердцу людей. Бреон – красавец воин, менестрель и певун, любимец девушек и верный друг и наставник сына вождя покидал навсегда земли Севера. Свэрд отчаянно кусал губы, но по щекам все же катились горько-соленые капли. Это были его последние слезы…. Вот и пора расставаться. Оставим горюющих сына и отца. Им предстоит пережить еще многое и многое. Будет еще в их жизни много хорошего. Но это уже совсем другие истории.
полная версия страницы