Форум » "Ромашкино" » С пяти часов и до полуночи. » Ответить
С пяти часов и до полуночи.
Санча: Лето - пора безделья, муравьёв, речки и велосипеда. А уж в деревне и вовсе можно устраивать себе праздник воды и ветра, хоть каждый день. Чтобы к приезду родителей в отпуск забывшие расческу волосы уже выгорели до цвета соломы, а кожа сделалась сухой и темной, как бабушкин комод.
Мариночка: - Ой, мам, извини, - Марина виновато улыбнулась маминой тени, которая появилась в светлом проеме кухни. - У меня велик сломался, поэтому я так долго...
Ольга Иосифовна: - Бесстыдница, - с сердцем, но в пол голоса, пристыдила мать, - Отец не видит, как этот велик твой у околицы ломается. Он тебе уж после бани бы такого прУта дал. Позабыла бы поцелуйки свои. О школе вона думай. О парнях успеется. Руки у матери были в зелёных капельках, а это значит, что пока Маринка купалась и загорала, они с отцом, как с утра собирались, переметили самый младший выводок утят. А то соседские мальки повадились захаживать в птичий двор на комбикорм - не напасёсси. - Стыдоооба. Что соседи скажут? Вырастили вертихвостку, бездельницу. Тебе когда сказала быть-то?
Мариночка: У Маринки ком в горле застрял. Она опустила глаза, не решаясь поднять на маму взгляд. А ведь что такого сделала-то? Ничего... подумаешь припозднилась... - Мам? - вопросительно произнесла Маринка. - Я же не вертихвостка... И не бездельница... Это только сегодня... Потому что Санча приехал, ты же знаешь! Мама непременно должна была понять, так казалось Маринке. - Я не виновата! Если б велик не сломался... и не дождь... - оправдательные слова закончились и девочка снова посмотрела на маму и перевела разговор, - А что у тебя руки зеленые? В зеленке, да?
Ольга Иосифовна: - Ох, посмотрите только. Не виновата она. А кто виноват? Я? - откуда-то с полки позади себя мать выудила кусок бельевой верёвки, давно спутанный и сунутый в сенца самой Маринкой. То ли от качелей Митяя осталось, то ли от телячьей привязи. Веревка оказалась в палец толщиной, гнулась с каким-то странным хрустом и довольно больно царапала девчонке ноги, когда мать принялась охаживать ослушницу пониже шорт. - От будешь знать, как от работы бегать. Будешь знать, как с парнями гулять. Будешь знать, как целоваться. Иииишь... Связалась с бездельником. На дни пропадает. Я тебя вылечу...
Мариночка: - Мам, ну ты че? - так же вполголоса шепнула Маринка, чтобы не разбудить отца и младшего Митьку. - Ну я же не специально!.. Я же не с парнем... отскакивая от веревки, и пытаясь прикрыть ноги руками, пыталась оправдаться Маринка. Санча был не парень. Санча был друг. Лучший. - И не целовались мы! - темно было, может мама не разглядела и ей это всего-лишь показалось... - Я тебе завтра все-все прямо с самого утра сделаю, - пообещала Маринка, ухватившись наконец за веревку, - Мамочка, прости...
Ольга Иосифовна: - Смотри, Марина. Догуляешься. - верёвка перешла в полное владение Маринки, а мать сердито подбоченилась, отмечая про себя, что девка уж с неё почти ростом, - Ой не шутки будут, как папка прознает... В избе захныкал от чего-то Митяй и мать пошла скорей, чтоб не разбудили отца. - Руки мой. Пробегалась небось.
Мариночка: Маринка насупившись, проводила мать взглядом. Было немного стыдно - мама уставшая, с Митькой весь день, да еще и скотина... Одно утешало - она ведь не нарочно! Но совесть кольнула - за день Маринка ни разу не вспомнила, о том, что обещалась помочь по дому... Вздохнула, согласно кивнула и прошмыгнула на кухню. Сунула веревку в печку, продвинув ее кочергой подальше и оглядела свои чуть царапнутые ноги. Осталось несколько полосочек. Хорошо, если за ночь пройдет, а если нет? Придется в такую жару ходить в джинсах? Отмахнув от себя невеселые мысли, Маринка развернула заботливо укутанную для тепла в телогрейку кастрюлю и наложила себе оставшейся с ужина гречку с котлетой.
Валентин Витальевич: Мариночка пишет: Еще разок напившись из ручья, умывшись и кое-как собравшись с мыслями, Сашка добрался до калитки, закатил в полисадник велик и приткнул его к забору. В дом он вошел уже абсолютно ни о чем не думая, только нежно сберегая ту солнечную частичку на щеке от маринкиной поцелуйки. Отец и в самом деле сидел на террасе, перед ним лежал сотовый телефон, чуть дальше стоял чайник, уже полупустой и остывший, в руках - чашка чаю, которая уже за этот вечер. Он скорее услышал, чем увидел, что Сашка таки открыл калитку и закатывает велосипед, тут же поставил чашку на стол, сунул мобильник в карман, пошел к двери, встретил сына у самого порога. - Добрый вечер, странствующий принц... Где изволило странствовать нынче ваше высочество и не желает ли оно что-то мне сказать?
Санча: Конечно отец его ждет. Ждет специально и уже давно. Взгляд сам отыскал будильник, будто и так не ясно, что сильно задержался. Первый час. Валентин Витальевич пишет: - Добрый вечер, странствующий принц... Где изволило странствовать нынче ваше высочество и не желает ли оно что-то мне сказать Папка задал вопрос и замолчал. Две ночные бабочки бились о лампочку у него за головой. Лица против света видно не было, а по голосу не очень и угадаешь, чем все кончится. - Так получилось. Я не нарочно. А что ещё тут сказать?
Валентин Витальевич: Санча пишет: - Так получилось. Я не нарочно. - Ну ладно, я могу представить ситуацию, такую, что у тебя не получалось быстро добраться до дома, хоть, честно говоря, и очень сомневаюсь, что дело было именно такого рода, но сотовый у тебя есть. Почему не позвонил? Почему и я, и Ольга Иосифовна должны до ночи с ума сходить, думая, звонить ли в полицию или в спасателям? Или розги мочить... Знаешь, что может быть подружке твоей Маринке? Тогда почему допустил? Тоже мне рыцарь...
Санча: - Телефон промок, - выдавил из себя Сашка ответ на самый первый вопрос и прислонился лопатками к двери. Понятно, что тут все нервничали, когда он пропал. Мать отца во всяком случае донимала знатно. Только почему-то просто извиниться у Сашки никак не получалось. Ну не лезут из него покаянные слова. Никак. Ни при каких обстоятельствах. А виноватое сопение и молчаливые попытки держаться независимо ничего от раза к разу не меняют. Хотя папка на многие вещи проще смотрит. И толком объяснить как так получилось, что он на полтора часа опоздал и трубку не брал, когда мама звонила, после папкиной презрительной фразы про рыцаря уже не получится. Только выйдет, что он за девчонку спрятался. Перед глазами вдруг расплылось. Очень-очень захотелось просто вырасти уже в конце-концов. Чтобы никто не донимал непрошеной заботой, названивая в завтрак обед и ужин. Что с ним случиться-то?! Не говорил во сколько быть дома и не пугал мочеными розгами. Это ведь для виду Санча хмыкал, когда про ремень заговаривали, а на деле стоило папке поинтересоваться не желает ли Сашок порцию ремня за свои школьные успехи, все двойки тут же исправлялись в счет дополнительных заданий. Ходил и выспрашивал у предметников, как подтянуть хвосты. А уж если жаловалась мать, то кусок в горло не лез за обедом, как противно было ждать "веселый вечерок"... Сашка так и стоял в джинсовке с обрезанными рукавами, в которой пришёл с улицы. Руки держал в карманах и незаметно для отца выставил большие пальцы рук, сильно ткнул ими в рёбра, чтобы отвлечься. Молчи, приказал себе мысленно, глядя вдоль комнаты, мимо отца, на колкое покрывало кушетки.
Валентин Витальевич: Санча пишет: - Телефон промок, - выдавил из себя Сашка ответ на самый первый вопрос и прислонился лопатками к двери. - Таак... Значит еще и телефон накрылся. Ладно, давай сюда, я посмотрю, что можно сделать. Уж ночь на дворе, - отец тяжело вздохнул, глядя на такого потомка, - спасть иди. Завтра высеку.
Санча: - Розгами? – недоверчивая кривая улыбка разом сделала заметнее сашкин румянец. После объявления приговора он уже легко встретился с отцом взглядом, подтолкнул мыском кеда задник другого, достал из кармана джинсов и вложил в требовательно подставленную ладонь пластиковое тельце своего тюремщика. Ничего с ним уже не сделать. Мертв. За определенность и краткость он отцу даже был благодарен. Мать бы начала принюхиваться, карманы выворачивать и причитать, будто совсем его не знает. А ведь Сашка ни разу повода не давал: не курил, наркотики не пробовал, даже у костра в компании всегда с каменным лицом передавал пущенную по кругу бутылку пива следующему. Между прочим, не потому, что наказаний боялся, а потому, что сам так решил. Только ей все равно было страшно. Иногда даже казалось, что она не за Сашку боится, а его самого. Иначе зачем любую мелочь так отцу преподносить, что ему только до ремня дотянуться остаётся? Звонить каждые три часа с невинными вопросами? Педантично все выспрашивать у учителей и соседей, не доверяя на слово? Ремешок конечно тоже не пряник, но сам ведь виноват. Мог бы подождать до отъезда отца и тогда устраивать себе приключения.
Валентин Витальевич: Санча пишет: - Розгами? – недоверчивая кривая улыбка разом сделала заметнее сашкин румянец. После объявления приговора он уже легко встретился с отцом взглядом, подтолкнул мыском кеда задник другого, достал из кармана джинсов и вложил в требовательно подставленную ладонь пластиковое тельце своего тюремщика. Ничего с ним уже не сделать. Мертв. - Посмотрим... Может и розгами. Валентин покрутил телефон в руках, открыл заднюю крышку, и снова вздохнул - будучи по образованию инженером, последствия КЗ аккумулятора он мог распознать сразу, "на глаз", как минимум надо менять аккумулятор, а скорее всего покупать новый аппарат. Минус пара тысяч из семейного бюджета. С другой стороны, оставлять этого охламона совсем без связи - себе дороже. Да и мать с ума сойдет. - Пожалуй, таки розгами. Тебе еще повезло, что не обжегся. Неужто не почувствовал, как горячо в кармане?
Санча: - Откуда, па? Там ток-то малюсенький... - независимо хмыкнул Санча, боком пробравшись мимо папки и стараясь сладить с холодным комом в животе. Про розги-то он спросил надеясь перевести все в шутку, и, если не выиграть, то хотя бы остаться при своих. Двадцать первый век на дворе... а тут час от часу не легче. Некстати вспомнилось, что Маринка утром прикатит велик. Надо будет позвонить, чтоб... Черт... Как теперь позвонишь-то?
Валентин Витальевич: Санча пишет: - Откуда, па? Там ток-то малюсенький... - независимо хмыкнул Санча - Это при коротком замыкании ток маленький? Нет, друг мой, Ток как раз был большой - смотри, как аккумулятор вспучился и как пластик вокруг цвет поменял... Ладно, - кое как закрыв аппарат и сунув его в карман, - довольно на сегодня. Все остальные проблемы решим завтра, ну вот только розог нарежу, а ты иди спать - сейчас же!
Санча: - Пап, ты... ты серьёзно что ли? - дрогнувшим голосом спросил Санча, нервно сглотнув и забирая со стола чайник. (Живот давно песни пел с неприличной громкостью.) Нет, отец, конечно, не был похож на клоуна, но розги... Розги это же до крови! Сашка точно видел в кино.
Валентин Витальевич: Санча пишет: - Пап, ты... ты серьёзно что ли? - дрогнувшим голосом спросил Санча, нервно сглотнув и забирая со стола чайник. - Конечно, серьезно. Сейчас нарежу с вербы у канавы, замочу на ночь в корыте с солью. Будет тебе завтра на добрую память - может наконец запомнишь, что можно, а чего не стоит делать. Мы тут все чуть с ума не сошли - а ты еще спрашиваешь, серьезно ли? Еще как серьезно. Серьезно проштрафился, серьезно и получишь.
Санча: Сашка выслушал спокойный голос отца, открыл рот что-то сказать, передумал. Не проронив ни звука отправился к себе. Даже есть не пошёл, как собирался. Только чайник звучно грохнул в кухне на стол. Надо же и так бывает, оказывается… Ремня не боишься? Розгами! Дальше что? Плётки? Сердито раздевшись, Санёк щелкнул выключателем, лёг в кровать, закрыл глаза. Само собой вспомнилось мамино тогдашнее: "Мужчина должен уметь отвечать за свои действия!". И разом все пропало - и удивление, и страх, и горечь. Жизнь продолжается. А терпеть Саньку не привыкать. Если хорошенько придраться, то любого выдрать повод найдется. Нет. Высечь. Отец всегда говорит: «Высеку, не сомневайся». Когда порют – порка, а когда секут? Сечка? Сечка - это такой тесак, которым Алёнка капусту рубит, чтоб заквасить... Под такие дурацкие мысли Санька и заснул, сном человека, прожившего день в своё удовольствие.
Валентин Витальевич: Вообще-то Валентин, по натуре человек вовсе не злой и отходчивый, после ухода сына долго колебался, идти ли за обещанными розгами. И темно уже, да и, что греха таить, лениво возиться, и сына жалко, хоть и балбес - но кто ж не балбес в его-то годы, сам что ли лучше был. По-другому, конечно, но... попал же он из лука в лоб родному дяде, на пару сантиметров ниже, и кто знает, что было бы с глазом... И антенну они тогда бабЛюсе завалили... Хоть и из лучших побуждений, но все же... Мысли об антенне мигом навели на ассоциацию с телефоном, Валентин залез в карман, вытащил аппарат, расстелил на террасе под самой лампой газетку и там открыл злополучный мобильник - открыл, посмотрел, и тут же пошел за секатором. Примерно через полчаса в корыте у душа уже мокли десять ровных хлестких прутьев, только что срезанных с вербы - как на подбор, около метра длиной и толщиной чуть потоньше мизинца у основания. А спал Валентин Витальевич этой ночью плохо. Беспокойно, много раз просыпаясь и снова засыпая зыбким неверным сном, и только под утро заснул по-настоящему крепко, снилась какая-то сюрреалистическая муть...
полная версия страницы