Форум » "Ромашкино" » Лето в деревне » Ответить
Лето в деревне
Женя: Горе взрослого человека - это совсем не то, что горе ребенка. Если тот по своему опыту уже знает, что можно увидеть за черными тучами впереди свет солнца радости и надежды, то ребенок не обладает способностью смотреть так далеко в будущее. Оттого горе его беспросветно, жизнь представляется безвозвратно испорчено и никакого спасения быть не может. Тем более, если этот ребенок девочка, нежная и впечатлительная, всего пятнадцати лет. И клубника с мороженным в фарфоровой вазочке, так любовно приготовленная для себя, не может ни капельки утешить и спасти от отчаяния после того, как она развесила по стульям шортики, джинсики, юбочки и блузки, привезенные с собой из города, и поняла, что надеть ей к вечеру в местной клубе совершенно нечего. То есть одеться так, как она хотела бы, чтобы произвести нужное впечатление, совершенно не возможно. Женя бы даже начала сейчас плакать, но она слишком хорошо помнила, как не идут к ней слезы и она сдержалась. Тем более, что сейчас рядом нет ни мамы, ни папы и плакать не перед кем. Где же они?
Антонина Федотовна: Женя пишет: - Ой, мамочка! - сразу утончившимся голоском запричитала девушка, а из глаза заструились слезы. - Не надо, мамочка! Вот почему с деток сразу слетает спесь и гонор, как только они видят, что родитель доведен до крайней степени раздражения и готов продолжить свои убеждения при помощи железного аргумента - ремня? Глядя на Женю, которая испуганно отодвинулась от нее и уже пустила первые слезки, Тоня вдруг почувствовала что-то вроде жалости. И она бы сейчас развернулась и вышла из кухни, не приведя свою угрозу в действие, если бы плохо знала свою дочу - как только Тоня отступится Женя начнет вредничать снова. Причем, с удвоенной энергией. Женя пишет: - Мамочка! - Прости, пожалуйста! Я больше не буду! - Буду сидеть в комнате, сколько скажешь! - Только не пори ремнем сейчас! Отогнав подальше от себя жалость Тоня решительно захлопнула за собой дверь кухни и вставила в дверную ручку деревянную лопаточку так, чтобы кто-нибудь, дернув снаружи не смог ее открыть и не помешал бы их "разговору". - Не тяни время. Ты все-равно будешь наказана, - Тоня выдвинув ногой табуретку пододвинула ее поближе к дочери. - Снимай шорты и ложись сюда, - табуретка, скрипнув ножками по полу, подъехала к Жене вплотную.
Женя: - Ой, мамочка! - новая порция слез оросила щеки Жени. Коленки стали слабые, а пальцы на руках задрожали. - Мамочка! Жени было очень страшно - она всегда очень боялась ремня. И страшно спускать шорты, и страшно сейчас не слушаться маму, а то она еще сильнее рассердится. Непослушными пальчиками Женя расстегнула шортики, но большего сделать не смогла. Заливаясь слезами, она прижала ладошки к щекам. - Прости, пожалуйста!
Антонина Федотовна: - Ев - ге - ни - я! - раздельно произнесла Тоня, пристально глядя на дочку. Все же ее слезы доставляли Тоне мучения - попробуйте - ка спокойно смотреть на плачущего ребенка! Поэтому, продолжая бороться сама с собой Тоня продолжала разговаривать с Женей ледяным тоном. - Конечно же, я тебя прощу. Но не раньше, чем объясню тебе некоторые вещи, которые неожиданно выветрились из твоей памяти. - Последний раз говорю тебе - ложись! Больше повторять не буду!
Женя: Женя обиженно, вроде даже зло взглянула на маму. Хотя это может слезки только сверкнули на ее глазах. Она потянула шортики вниз, виляя попкой, чтобы не прихватывались ненароком трусики, которые она, разумеется, и не думала спускать. - Только шорты! - сердито пояснила она, - кухня это общественное место и тут голыми не показываются! Она немного подождала, не передумает ли мама ее наказывать и согнулась, оперевшись ладошками о табуретку. Та чуть скрипнула. - Ну прости, пожалуйста!...
Антонина Федотовна: Доча наградила Тоню таким взглядом, как будто хотела прожечь в ней дыру. А нечего обижаться и злиться. Разве только на себя. Женя пишет: - Только шорты! - сердито пояснила она, - кухня это общественное место и тут голыми не показываются! - А мы твою голую попу на общее обозрение и не собираемся выставлять, - осадила Тоня дочь, положив ей на спину одну руку, а другой стягивая с дочери трусики, про себя невольно подумав, что будь Женя в стрингах, этого ей делать бы не пришлось. Женя пишет: - Ну прости, пожалуйста!... - Прощу, доча! Обязательно прощу! - пообещала Тоня замахиваясь ремнем. - Вот только сейчас мы с тобой выясним некоторые моменты. *Хлесть* - щелкнул ремешок, опускаясь на Женину попу.
Роман Анатольевич: Гошка пишет: А вот Гошка услышал. Услышал и осторожно оглянулся на папу. - Па-ап. А пап. Женька зовёт. - Нерешительным тоном поведал Гоша и сразу снова отвернулся к стене. - Ты стой в углу. Не отвлекайся. Нос он специально такой формы заострённой, чтобы с углом совпадал. При этом я поправил мальчишку так, что стоять ему стало неудобно и не до муравьёв вовсе - близко-близко к стене, насколько позволяли плечи и мысочки. Когда пацан, недовольно посопев, угомонился, я тихонечко спустился вниз и вернулся обратно с кружкой воды...
Гошка: Гоша захихикал над папиной шуткой про нос, но тут же замолк, опасаясь карательных мер. Папа подпихнул его так, словно хотел впрессовать в стену. Когда папа вышел из комнаты Гоша позволил себе чуть отлипнуть он обоев, полагая что папа задержиться с мамой и Женькой надолго. Но когда папа вошёл снова, почти бесшумно, Гоша едва успел прижаться к углу снова.
Роман Анатольевич: Конечно, я не ждал найти мальчишку в той позе, в которой оставил. Это был бы повод к доктору сходить, центр вертельности и прыгучести проверить. Детям положено быть непоседливыми, а любимым детям - вдвойне... - Надумал что-нибудь, сынок?
Гошка: - Ээээ... А что? Надо было? - В растерянности промычал Гоша, полуоборачиваясь на папу. - Ты не говорил. Вроде. -
Роман Анатольевич: Смотреть на Гошку было смешно. Стоит такой гномик якобы по собственной инициативе в углу, а к нему какой-то там папа с вопросами пристал. - Думать всегда полезно, Гош. Так ведь? Особенно, после порции хорошего офицерского ремня.
Гошка: Гоша навострил уши. Если папа и после порки продолжает вести речь о ремне, значит ещё не всё закончилось. - Ты сказал только стоять в углу. - Проскулил Гоша. - Ты не сказал думать. Я не слышал. - Вечно у этих взрослых так. Думают одно, говорят другое, сами делают третье, а от детей требуют четвёртое. Гоша развернулся лицом к папе и плотнее прижался к углу спиной.
Роман Анатольевич: Ну началось... Находит иногда на нормального ребёнка вредность и даже не знаешь чем бы её выкурить. Другой бы уже давно пропищал слова сожаления и отправился кошку в машине катать, а этот нет. Будет сопеть, краснеть, ныть в углу, показывать своё недовольство. Психолог говорит, болезненные эмоции выход ищут. "Они не бывают правильными или неправильными" Гошка пишет: - Ты сказал только стоять в углу. - Проскулил Гоша. - Ты не сказал думать. Я не слышал. - Гош, ты же понимаешь, что не выйдешь из угла, пока не скажешь, что достаточно наказан и запомнил чего нельзя делать. Если на это тебе понадобится время до вечера, то так и будет. Как сделаем? Быстро или долго?
Гошка: Роман Анатольевич пишет: - Гош, ты же понимаешь, что не выйдешь из угла, пока не скажешь, что достаточно наказан и запомнил чего нельзя делать. Если на это тебе понадобится время до вечера, то так и будет. Как сделаем? Быстро или долго? - Ага, наказан и запомнил. - Радостно ответил Гоша, довольный что папа не приказал второй раз снять штаны. Папа не приказывал пояснять за что именно Гоша наказан. А Гоша и не спешил уточнять. Прокукарекал, а там хоть не рассветай.
Роман Анатольевич: Ладно, будь по-твоему. Переходный возраст отменить нельзя. - Хоть это и не ответ, разрешаю выйти из угла. Водички дать?
Гошка: От радости Гоша выписал в комнате невообразимый кордебалет. Хотел папе на шею кинуться, но соббразил что тот со стаканом в руке и может облиться. - Не, не надо. Дай лучше молока. Мне и кошке. У неё котята, ей надо молока. - Лёгкая на помине кошка вошла в комнату и тут же была словнена Гошкой, который после порции ремня подвижность и вёрткость нисколько не потерял.
Женя: Антонина Федотовна пишет: - А мы твою голую попу на общее обозрение и не собираемся выставлять, - осадила Тоня дочь, положив ей на спину одну руку, а другой стягивая с дочери трусики - Мы-то не собираемся, а Лешка или папа ворвутся не разбираясь! Для них твой запор - пустое дело... - договорить Женя не успела, рванулась ухватить трусики, но где там? Мама быстро и решительно их стащила и еще в спину нажала, заставляя плюхнуться на табурет. - Ой, мамочкаааа! Антонина Федотовна пишет: - Прощу, доча! Обязательно прощу! - пообещала Тоня замахиваясь ремнем. - Вот только сейчас мы с тобой выясним некоторые моменты. *Хлесть* - щелкнул ремешок, опускаясь на Женину попу. Женя и расположиться не успела, не смогла найти еще место рукам, чтобы удобно расположиться на табуретке и ноги вытянуть, чтобы оголенная мамой попа не торчала слишком вверх. - Ой! Мамаа! Я же еще занять место не успелаааааа! - заревела она.
Антонина Федотовна: Женя пишет: - Ой! Мамаа! Я же еще занять место не успелаааааа! Не обращая никакого внимания на дочкины вопли Тоня взмахивала ремнем - не очень часто и не очень сильно опуская его на Женину попу, давая ей почувствовать каждый удар. Дергающиеся Женькины ножки и мечущиеся в поисках опоры руки не мешали Тоне с усердием честно исполнять свой родительский долг. - Будешь еще маму с папой не слушаться? - решив дать передохнуть дочке приостановилась Тоня.
Женя: Сколько раз - после такого же горячего мучения под маминой ладонью или ремнем, - Женя клялась себе, что больше никогда не будет такой дурой, чтобы угодить под порку, и вот снова где-то промахнулась и попала в переплет. Теперь, конечно, мама ее реже порет, чем, скажем, пару лет назад, но зато теперь уж выпарывает очень строго и долго. Слезы уже залили все лицо, которое пылало от обиды и боли. - Буду слушаться, мамока! Во всем буду слушаться! Ремень продолжил стегать по попе, мама не удовлетворилась таким кратким обещанием и Женя продолжила ее уговаривать не пороть дальше, обещая быть самой послушной девочкой на свете и никогда не спорить с родителями. - Прости, пожалуйста! Не надо больше!... Мамочка!
Антонина Федотовна: Женя пишет: - Буду слушаться, мамочка! Во всем буду слушаться! - Прости, пожалуйста! Не надо больше!... Мамочка! Когда там жалобно просят простить и умоляют прекратить наказание любое сердце дрогнет. А материнское и подавно. Тоня опустила ремень. - Поднимайся, - уже совсем нестрогим тоном разрешила она Жене и отступила на два шага в сторону, не мешая дочери встать с табуретки.
полная версия страницы