Форум » Колыбель новых миров » Наказание крепостной » Ответить
Наказание крепостной
Наташка: [more]Я крепостная девушка 16 лет, служу в деревенском доме некоей барыни.[/more] Вчерашний день с самого утра не задался. Барыня проснулась злая, не в духе, в таких случаях всегда достается мне. На ком же еще ей отыгрываться, как не на безответной крепостной. Обычные дела - с утра помогать барыне умываться, одеваться, расчесываться, затем убирать ее комнаты, подавать на стол, подай то - подай сё - это все мне давно уж привычно. Но вчера барыня особенно придиралась, все время меня гоняла туда-сюда. То чаю ей принеси, то книжку почитать, то еще что-нибудь, и все сердится, что медленно. А тут еще вздумалось ей заглянуть, против обыкновения, в самые укромные уголки своей комнаты - за мебелью - да и увидела там пыль. Ругалась. К вечеру я ужасно устала, а у барыни как на грех бессоница - сиди полночи ей сказки рассказывай. Утром случилось и вовсе страшное - проснулась оттого, что меня стаскивают с постели за волосы, глядь - передо мной сердитая барыня. С ужасом поняла, что случилось - сильно устала вчера, да ночью толком поспать не удалось, вот и проспала, впервые за все время в барынином доме. Мне было велено по утрам всегда являться к барыне, раньше чем она встанет, а вышло так, что ей самой пришлось идти меня будить. За такое не миновать наказания. "Совсем обленилась, девка", - кричала барыня. "Работаешь спустя рукава, спишь долго". Я похолодела, когда услышала: "Ступай сегодня к Митьке-конюху, да скажи ему, чтобы в субботу после бани три дюжины розог тебе всыпал".
Ответов - 20
Наташка: В этот день, привычно выполняя свою повседневную работу, а все время с дрожью думаю о предстоящем наказании. Сегодня пятница, значит - завтра ? А меня ведь ни разу еще не пороли. В первый раз особенно страшно. Говорят, это очень больно (да я и сама слышала иногда крики, девичьи визги и плач, доносящиеся с конюшни). А еще очень стыдно - особенно девушкам, когда приходится оголяться в присутствии конюха. А необходимость самой идти к конюху и говорить ему, что меня нужно выпороть - дополнительное унижение. Но против барской воли не пойдешь - иду искать конюха Митяя. Ну где же он ?
Дмитрий: Я крепостной конюх, 23 года. При дворе барыни Аксиньи Прохоровны, живу уже второй год. Нынче лето выдалось жаркое и я ночую прямо на конюшне, а не в старой избе-пятистенке. Сплю на широкой, старой лавке, поставленной в одном из двух пустых стойл. Не стала исключением и сегодняшняя ночь. Проснувшись, едва-едва в узкое оконце под высоким потолком и в широкие щели деревянных стен конюшни, проникло нежно-розовое свечение восходящего солнца, я потянулся и бодро вскочил с лавки. Помощника конюха, которого, всё обещал мне управляющий, у меня не было и поэтому, вся работа в одни руки и всё надо успеть... Как мог, расправив руками мятые после сна порты, я быстро одел рубаху и перепоясавшись кушаком, не обувая лапти, вышел из конюшни. Вдыхая пока ещё прохладный, утренний воздух с ароматной примесью цветущих трав и смотря на здешние завораживающие красоты, я вспомнил, что сегодня мне помимо всего прочего надо скосить траву возле конюшни и тихо посвистывая пошёл в пристроенный к конюшне сарай за косой. Коса стояла в дальнем углу, недалеко от большой, широкой бадьи с водой, в которой, вымачивалось десятка три берёзовых прутьев. Это была ещё одна, вменённая мне совсем недавно обязанность - пороть дворовых помещицы. Раньше, наказанием провинившихся занимался лично управляющий. Полный, розовощёкий мужик, лет сорока пяти. С зычным, поставленным голосом. Да в редкую стёжку, сама Аксинья Прохоровна. Когда имела такое желание. Недели две назад, управляющий, подозвал меня и объявил, что перепоручает, "сечь виновную дворню" мне. После чего, один из пареньков на побегушках, волоком притащил бадью с розгами мне на конюшню. В ней, вымачивались как прутья чуть менее одного аршина, для детей дворни, так и прутья уже около двух аршинов в длину, для "мужиков и баб". Впрок сечь у барыни заведено не было, о чём постоянно повторял управляющий, восхваляя нашу помещицу. Но за провинности, порка являлась практически основным наказанием и проводилась также по субботам. Но за две субботы, с той поры, как мне вменили это в обязанность, ко мне на конюшню пришёл лишь девятилетний Генка, сын кухарки Пелагеи и всхлипывая, сообщил, что в ближайшую субботу, я должен буду, выдать ему полтора десятка стежков. Однако, потом, барыня отменила наказание и простила отрока. Что стало поводом, для очередного её восхваления нашим управляющим. «Похоже» - размышлял я, лихо скашивая траву: «И в эту субботу, никого драть мне не придётся. Сегодня пятница уже, а ко мне так никто и не пожаловал.» Солнце вставало и светило всё ярче. Начинался новый день...
Наташка: Пока я шла к конюшне, все время не отступала одна тревожная мысль: а вдруг конюх окажется там не один ? Говорить ему о моей порке в чьем-то присутствии - не могу, стыдно. Отзывать его в сторону, или ждать пока сам отойдет ? Слава богу, Митяя-конюха я застала одного в сарае возле конюшни. Преодолев смущение, глядя в землю, выдавила: "Дядя Митяй ... тут барыня велели ... в субботу после бани ... три дюжины розог нужно дать .. мне". При слове "розог" я невольно покосилась на бадью, где мокнут прутья.
Дмитрий: Скосив траву вокруг конюшни, я вернулся в сарай положить косу, да перевести малость дух. Заслышав легкие, робкие шаги, я поднялся с корточек и завидев стройную, черноволосую девицу, почти сразу узнал в ней крепостную Наташку, живущую и служащую в дому у барыни нашей. Запинаясь и глядя в землю она произнесла: "Дядя Митяй ... тут барыня велели ... в субботу после бани ... три дюжины розог нужно дать .. мне". Заслышав сие, у меня ёкнуло сердце. "Значит завтра, мне всё же доведётся поработать розгой. Да ещё по девичьему заду!" - подумал я, с небольшим волнением. Сечь мне никого до этого случая, никогда не доводилось. Равно как и самому лежать под розгами. Мой прежний барин купец Мукомелов, у которого, я жил почти с малолетства, был добрейшей души человек. И поркой, на моей памяти, наказал лишь одного паренька за воровство из барского дома. Да кучера, который, будучи пьяным, хлестнул хлыстом пару раз по спине, шалившего у телеги мальчонку. А нынешняя моя барыня, розог мне пока ещё не "прописывала". А по весне, на Светлую Пасху, даже одарила праздничной рубахой и новыми лаптями. Жаль мне было Наташку где-то в глубине души... Но порку отменить было не в моих силах. К тому же управляющий, строго-настрого наказывал мне: "никого из дворни не жалеть" и "вести себя, как и подобает с виновными". Поэтому, я посмотрел на девицу немного свысока и погладив бороду, степенно и рассудительно произнёс: - «Ну приходи. Коли велено, значит заслужила стало быть. Прописать ижицу, дело оно не хитрое, знаешь.» - и добавил более назидательным тоном: - «Зато после, расторопнее будешь работать и дурных дел не совершать, матушку-барыню больше почитать станешь.» - После сказанного, я вышел из сарая и пошёл давать овса мерину и двум кобылам...
Наташка: Выйдя с конюшни, я сразу почувствовала - на душе легче стало, ведь на сегодня самое стыдное уже позади, а до самой порки еще целый день отсрочки. Отличный день - теплый, погожий, когда не хочешь и думать о завтрашнем. До обеда у меня было немало работы - убирать барские комнаты (теперь-то уж я не оставляла ни пылинки), гладить барынины вещи, как барыня сядет обедать - подавать на стол и потом убирать со стола, мыть посуду. После утреннего внушения я стала вдвойне старательной. После обеда барыня всегда ложится отдохнуть - ну как тут упустишь случай выйти во двор босиком, насладиться солнечным теплом, ароматом трав, доносящимся с луга. Только далеко не ухожу - ведь барыня в любой момент может проснуться и позвать меня. Пусть бы подольше продлилась эта пятница и никогда не наступила страшная суббота.
Дмитрий: Пятница шла своим обыденным чередом. Работа не ждёт - время идёт. А тут ещё во время уборки стойл, сломался старый черенок навозных вил и пришлось в сарае приделывать новый. После недолгого выпаса лошадей на лугу, недалече от самой конюшни, когда я уже расставлял их в стойла, пришёл кучер Афанасий и сообщил мне две вести. Во-первых, в это Воскресенье, мы едем на ярмарку в соседнее крупное село Светлое, покупать жеребца. И опростоволосится с покупкой нельзя. Управляющий обещал «три шкуры содрать», ежели выяснится что, купили хилого какого или не породистого. А во-вторых, не нонче так завтра, управляющий всё же обещал прислать мне паренька-помощника. - «Правда» - сказал Афанасий - «Не шибко он прилежный и толковый, кажись... Но ты Митюха, его тогда, прутом воспитуй по заднице! В твоём услужении он будя.» - После сих слов, я на мгновение вспомнил о завтрашней порке Наташи и распрощавшись с кучером, снова погрузился в рутину работы... И лишь с наступлением синих, поздних сумерек, когда я уже был готов лечь на лавку и провалиться в сон, то вновь вспомнил о предстоящем наказании девицы. "Лежать ей на этой лавке завтра, растянувшись..." - подумал я устало и уже как-то безразлично, словно делал эту работу уже раз десять. "Надобно бадью с розгами, уже сейчас принести..." - и сходив из последних сил в сарай, принёс тяжелую бадью с розгами и поставив её у себя в изголовье, упал на лавку и заснул...
Наташка: Вечером, когда работа окончена, нам, девкам, разрешается сходить на реку искупаться перед сном. До реки я иду босиком - так ногам приятнее. На душе становится тревожно от осознания того, что подходит к концу последний день перед субботой. Другие девушки оживленно, весело болтают между собой. Счастливые, им-то завтра под розги не ложиться. На берегу реки скидываю сарафан и рубаху, раскидываю по плечам свои длинные черные волосы, и с удовольствием погружаюсь в прохладную воду. Почему-то мне вспоминается Митяй-конюх, и при мысли о нем я ощущаю какое-то приятное волнение, перемешанное с легким чувством стыда. Он чем-то напоминает мне моего отца, которого я уже давно не видела (с тех пор, как меня продали Аксинье Прохоровне). В этот раз я купаюсь с особенным удовольствием. Вернувшись домой, пора уже и ложиться спать. Ночую я обычно в сенях барского дома на постеленной на пол охапке сена - много ли крепостной девке надо. Поначалу мысль о завтрашней порке не дает уснуть, но усталость берет свое и я засыпаю.
Дмитрий: Всю ночь я проспал как убитый. Видев во сне, свою старшую сестру и маму, с которыми, меня разлучили, когда продали помещице Аксинье Прохоровне. Проснувшись спозаранку и открыв глаза, почти сразу же радостно вспомнил: "Сегодня Суббота!" В Субботу был банный день и помывка в жарко натопленной бане с чудесным ароматом берёзовых или иногда липовых веников, прекрасно очищала тело и радовала душу. К тому же, это хоть на малое время, позволяло забыть про набившую оскомину работу и предаться какой-никакой усладе. Казалось, что вместе с грязью, смывается накопившаяся за неделю усталость... У нонешней моей барыни так было заведено, что сама она, управляющий с женой и дочерью Полиной, мылись в отдельном срубе в виде теремка, пристроенном к основой большой бане, в которой, мылась уже вся дворня. От горничной, до конюха. Иногда, я видел, как в отдельный сруб бани, несли медовуху и большие ватрушки с творогом... Пока наша баня была натоплена не слишком сильно, в ней мылись бабы и девки с детьми. После чего, баня уже топилась по-полной и наступал наш черёд. Надо отдать должное управляющему: веников всегда хватало и почти все они были добротных размеров. Встав с лавки, я принялся одевать рубаху и обувать лапти. "Может и не придёт Наташка... Может простила её барыня... А вдруг?" - подумал я при этом, наткнувшись наконец взором на бадью с торчащими из неё берёзовыми прутьями. Но размышлять над этим, мне было некогда. После скромного завтрака, съеденного второпях и кормления лошадей, надо вести их к реке, на утренний водопой. Как вернусь, там и очередь мужиков должна подойти на помывку... Ведя лошадей мимо бани, я видел как около ней уже суетились три холопа, нося дрова и подтаскивая воду. Подойдя к реке, я стал ждать, пока лошади не напьются вдоволь, любуясь завораживающими утренними, красотами простирающимися где-то там - на другом берегу...
Наташка: Обычно суббота для меня, да и для всех в доме, радостный день, ведь по субботам - баня. А баня - это всегда удовольствие. Но сегодня меня с самого раннего утра не отпускает страх перед тем, что ждет после бани. Как и положено, пока еще барыня не проснулась, я уже стою у ее постели - я должна буду подать ей кувшин воды для умывания, затем помогать причесываться, одеваться, убирать постель, прислуживать за завтраком. Теперь-то уж я не повторю своей вчерашней оплошности, дабы не прогневать барыню еще больше. Привычно прислуживая Аксинье Прохоровне, я все думаю с надеждой: "А вдруг простит, отменит порку?". Но она за все утро словно и не замечает меня, и скоро становится ясно - сечь меня все-таки будут. При этой мысли, кажется, сейчас заплачу от страха и унижения. С тяжелым сердцем я иду в баню вместе с другими девками и бабами.
Дмитрий: Напоив лошадей, я повёл их обратной дорогой. Но одна из кобыл, отличавшаяся норовом, всё время останавливалась и отказывалась идти, мотая головой, фыркая и поднимая переднее копыто. «Но! НО!!» - кричал я серчая и дёргая за повод: «Пошла окаянная!». Кобыла медленно шла, но через какое-то время, останавливалась снова. Зная эту лошадь как никто другой, я понимал, что исправить положение может хлыст. Даже после одного несильного стежка, эта кобыла, обычно испуганно и коротко фыркнув, втягивала голову и становилась послушной. Норов улетучивался. Но в этот раз, я забыл хлыст, оставив его на конюшне. Пришлось, помучиться.. Наконец, доведя лошадей до конюшни и расставив их по стойлам, я малость перевел дух, неспехом взял лыковое мочало, немного мелкой, просеянной заранее, золы из костровища, чтобы помыть с ней голову и направился к бане. Дым из её трубы уже валил вовсю, уходя плотным столбом в ясное и безветренное небо. Подойдя совсем близко, я увидел, что мужики уже стали заходить внутрь. Нас как и всегда встречал банщик Степан. Седой, маленький мужичок с большим бельмом на правом глазу. Помывшись и вдоволь нахлестав друг друга липовыми вениками в ароматном, густом пару, от жара которого, приятно перехватывает дух, мы по пояс голые, вывались из бани с раскрасневшейся на спине и груди кожей. Галдя, смеясь и подшучивая друг над другом. Постояв около бани ещё чуток, мы стали расходиться... "А порка Наташки то!" - вспомнил я. "Она же в бане до меня ужо мылась! Ждёт таперича? А может и не придёт она сегодня, получив прощение?" - и семимильными шагами, я пошёл в сторону конюшни, ощущая во всём теле необычайную лёгкость.
Наташка: Что ни говори, а баня - это всегда радость, даже в такой день. Позволяет на время заглушить даже тревожные мысли о назначенном на сегодня наказании. В бане весело, слышен девичий смех и шутки. Всласть поплескаться в приятной горячей воде, смыть с себя всю накопившуюся усталость - блаженство. А как приятно вдоволь нахлестать друг друга вениками. А выйдя из прогретой бани голышом и добежав до реки быстро окунуться в холодную воду, и тут же назад (пока никто из мужиков не видит) - чувствуешь себя на седьмом небе. В этот день особенно хочется растянуть удовольствие. После баньки, вытираясь полотенцем, ощущаю приятное расслабление во всем теле - между прочим, очень стройном и привлекательном молодом девичьем теле, которое в такие моменты особенно любишь. "Интересно", - приходит мысль, - "кому оно однажды достанется - мое тело ?" Ведь мне уже 16 лет, вполне брачный возраст. Я знаю, что красива, немало парней на меня поглядывают. Возвращаются мысли о розге, которая будет меня терзать, и эти мысли вызывают и страх, и стыд, но и какое-то странное приятное волнение. С удовольствием надеваю чистую рубаху и сарафан. Вернувшись в дом, не торопясь расчесываюсь, затем сушу и заплетаю волосы. Торопиться некуда - ведь мужики идут в баню после нас, и Митяй тоже пойдет с ними. Но вот - пора идти на конюшню. Страшно - начинается дрожь и сердце бьется чаще. Больше туда сегодня, я вижу, никто не идет - это хорошо. Я бы, наверное, умерла со стыда, если б кто-то еще смотрел, как меня порют. На конюшне уже приготовлены широкая лавка и бадья с розгами (от одного их вида - мороз по коже). Митяя пока нет - придется подождать его.
Дмитрий: Подойдя к конюшне, я бросил в небольшую, стоящую на земле лоханку, рубаху и порты. Чтобы, постирать их в реке, когда поведу лошадей на вечерний водопой. И в чистых, правда залатанных в нескольких местах портах, по пояс голый, вошёл на конюшню поигрывая мускулами. Завидев Наташку, я посмотрел на неё с нескрываемой жалостью: "Пришла! Придётся высечь..." - подумал я с сожалением. Но в следующее мгновение, напустив на себя довольно важный и даже чуть строгий вид, произнёс: - «Так сколько тебе матушка-барыня велела стежков выдать? Три дюжины, кажись?» - и не дожидаясь ответа, задал следующий вопрос: - «Ты до скольких считать-то умеешь, девка?» - Сам я, считал до двадцати пяти и то с трудом. Понимая, что три дюжины это больше, я и задал этот вопрос. Всё-таки, Наташка жила в дому у Аксиньи Прохоровны... А вдруг она получше меня счёту обучена?
Наташка: Дмитрия пришлось подождать. Сидеть одной на конюшне и ждать порки - сущая мука. Я теперь не могу думать ни о чем другом, кроме как об ожидающей меня боли и позоре. В бадье уже приготовлены розги. Они приготовлены для меня - это мысль пугает, но и притягивает к ним. Я не могу удержаться, чтобы не достать несколько прутьев и не осмотреть их. На вид обыкновенные березовые прутья, гибкие, примерно с мизинец толщиной. Некоторые с сучками - плохо, если Митяй возьмет такой прут, так мне будет больнее. "Господи", - шепотом молюсь я, - "пусть он не приходит подольше. Пусть он совсем не приходит. Пусть сейчас войдет кто-нибудь от барыни и скажет, что она меня простила". Входит Дмитрий. Я сразу начинаю дрожать - значит надеяться не на что, меня будут пороть прямо сейчас. Вид полуобнаженного сильного тела мужчины и его властное поведение вызывает приятное возбуждение, смешанное со страхом перед предстоящим наказанием. В такой момент особенно остро ощущаешь себя слабой и подчиненной. Так сколько тебе матушка-барыня велела стежков выдать? Три дюжины, кажись? Ты до скольких считать-то умеешь, девка? Эти вопросы застали меня врасплох. Я и считать то едва-едва умею (где уж неграмотной крестьянке этому учиться). А уж когда от страха колотит - где тут сосчитаешь сколько будет три раза по двенадцать. -"Да, три дюжины .. барыня велели. Двенадцать раз - дюжина, еще двенадцать - вторая, еще двенадцать - третья. Я по другому не сосчитаю", - смущенно отвечаю я, стоя у скамьи, и нерешительно теребя подол сарафана. Я знаю, что в таких случаях нужно обнажиться ниже пояса и лечь на скамью, и жду соответствующего приказания.
Дмитрий: -"Да, три дюжины .. барыня велели. Двенадцать раз - дюжина, еще двенадцать - вторая, еще двенадцать - третья. Я по другому не сосчитаю", - Заслышав это, я ни разу не лежавший под розгой и тем более, до этого дня никого не поровший, видя как секут дворню нашей барыни лишь мельком и издали, наконец-то сообразил как надобно правильно считать стежки. Неприятное, холодящее волнение стало снова нарастать. Первый раз, сейчас мне предстоит кого-либо высечь! Но от мысли о том, что это ещё и молодая девица, красивая на лицо и с ладной фигурой, видя как она стоя передо мной в нерешительности и краснея на глазах, теребит подол длинного до пят сарафана, я начинаю ощущать не менее нарастающее сладостное возбуждение, смешавшееся ещё с чувством какой-никакой власти, которая, у меня есть в сей момент. И в это самое мгновение, волнение начинает явственно отступать... "Три раза по двенадцать..." - размышляю в этот момент я. "Немало ей велено выдать... Стало быть и провинность у неё не из слабых будет. Да и не дитя она уже! Апосля порки, всё сделает, чтобы сюда больше не пожаловать... А пока, пущай получит сполна, что заслужила!" - эта мысль, окончательно уносит остатки волнения. И слегка нахмурив брови, я произнёс совсем негромко, но назидательно: - «Вот так и считай стало быть, Наташка. Сама! Чтобы, каждый стежок не запамятовала. Будет тебе, хорошая впредь наука! А зад заживёт, чай без костей...» - И слегка повысив голос, уже потребовал: - «Сарафан сыми, да на лавку его постилай. А рубашку исподнюю, сымать негоже. Заверни её чутка повыше поясницы и на лавку укладывайся.» - решив, что буду сечь девиц и баб именно в таком виде. Хотя я, с детства не раз слыхал о том, что у некоторых господ, провинившуюся дворню наказывают с позором - полностью нагими. Или же наоборот, без оголения: прямо через исподнюю рубаху, облив её водой. Но на сей счёт, мне ничего не наказывали... - «Да поторопись!» - прибавил я. - «Забот полон рот. Успеть всё до вечера надобно...» - Затем я отвернулся, дабы совсем уж не смущать девку и медленно стал выбирать прут в бадье. "Секи от плеча... Размеренно... Чтобы, каждый удар прочувствовали на своей жопе... Ежели прут надломился, немедля бери другой..." - обрывками зазвучал в моей голове, надменный голос управляющего.
Наташка: "Вот, вот, сейчас-то и начнется", - звучит в голове словно удар колокола, как только я слышу приказание укладываться на лавку. Головокружение, слабость в ногах, противный холодок в животе. Уже начав снимать сарафан, я сообразила, что от боли могу и сбиться со счета - и так-то считаю с трудом. "Дядь, а дядь, а может ... ты тоже считай про себя ?", - предложила я, - "Тебе-то оно сподручнее будет, а то я и сбиться могу, чего доброго".
Дмитрий: "Дядь, а дядь, а может ... ты тоже считай про себя ?", - предложила я, - "Тебе-то оно сподручнее будет, а то я и сбиться могу, чего доброго". - «Знамо дело - буду. Так что, ежели собьёшься - не беда, поправлю.» - откликнулся я, по-прежнему стоя спиной к Наташке и выбирая розгу. И повернув голову, добавил строже: - «И ежели вдруг лукавить удумаешь - тоже замечу!» - Считать про себя, мне показалось труднее. Поэтому, я решил проговаривать удары тихим шёпотом. Выбирая прут, я замечаю короткие и островатые сучки на некоторых. Взяв одну такую розгу и подержав её мгновение в руке, я опускаю её обратно в бадью, заприметив прут без сучков, но явно подлиннее. Достав его из бадьи, я повернулся к скамье...
Наташка: Пока конюх выбирал розгу, я, как мне и велено, обнажаюсь ниже пояса, оставшись в одной закатанной повыше поясницы рубашке. -"Хорошо, хоть отвернулся, окаянный", - с легкой злинкой думаю я. -"Да ведь, все одно, пока сечь меня будет, насмотрится", - тут же обжигает следующая мысль. Послушно ложусь на лавку лицом вниз, вытянувшись, руки вперед. Замерев от страха, лежу, жду..
Дмитрий: Повернувшись, я увидел, что Наташка уже заголилась как полагается и растянулась на лавке. Встав рядом с лавкой, я взглянул на округлую, упругую, белоснежно-розоватую после бани, девичью попу и со смешком, панибратски сказал: - «Да жопка твоя Наташка, давно берёзовой каши не вкушала, кажись! Ежели вообще, она ей когда-либо лакомилась. То-то ты так от порки отвыкла, я посмотрю. Ну ничего, сейчас накормим досыта. Надолго упомнишь!» - и уже серьёзно произнёс: - «Ты голосить то голоси, если так тебе легче оно будет, а вот руки то к заду НИ-НИ! Не тяни! Терпи! Опосля порки растирать будешь. Не мешай мне тебя наказывать. Поняла меня?!» - И добавил: - «Да зла на меня не держи особого! Я человек сам подневольный. Первую дюжину сосчитаешь, пока у тебя зад ещё несильно напорот, а потом, так и быть уж - сам стежки считать стану.» - После сказанного, я замолчал, давая девке вникнуть в суть моих слов. Решив пока проверить прут на прочность. Я взмахнул им и **вжи-иии-ик** - хлёстко просёк воздух. С розги сорвалась стайка мелких капель и разлетелась в разные стороны... В этот момент, кровь тёплой волной, прилила к моим щекам. Я почувствовал лёгкое, приятное головокружение. И вдруг, поймал себя на мысли, что всё происходящее, мне начинает ... даже нравиться. Отогнав эту мысль, я быстро перекрестился. - «Благослови Господи, на вразумление рабы Божьей Натальи розгою.» - отчётливо произнёс я.
Наташка: «Да жопка твоя Наташка, давно берёзовой каши не вкушала, кажись! Ежели вообще, она ей когда-либо лакомилась. То-то ты так от порки отвыкла, я посмотрю. Ну ничего, сейчас накормим досыта. Надолго упомнишь!» От нестерпимого стыда я прячу лицо, уткнувшись им в лавку - не привыкла, чтобы мужики рассматривали мое оголенное тело, да еще и обсуждали его вслух. Руками крепко вцепляюсь в край лавки - только бы удержаться, чтобы не закрыться ими. Про себя думаю: - "А вдруг все же не удержусь ?" **вжи-иии-ик** В страхе сжимаюсь, ожидая первого удара, но розга пока только рассекла воздух. Ожидание становится особенно мучительным ... - «Благослови Господи, на вразумление рабы Божьей Натальи розгою.» -"И дай мне сил вытерпеть до конца", - тихонько добавила я.
Дмитрий: -"И дай мне сил вытерпеть до конца", - После сих слов, которые, тем не менее, были мной расслышаны, я как бы примеряясь, коснулся кончиком розги беззащитной Наташкиной попы. Затем, резко замахнулся и **вжи-иии-ик** - гибкая розга с жужжащим присвистом, пронесясь по воздуху и изогнувшись, стегнула по обеим половинкам немного пониже копчика. - «Ра-ссс...» - едва слышно, прошептал я и выждав пару мгновений, занёс руку для следующего стежка.
полная версия страницы